Рецензии
Рецензии
Показать оригинал

Геннадий Андреев. "О книге В. Шаламова"

Не озаботился поставить вопрос о выживании и ответить на него и В. Шаламов в его «Колымских рассказах», хотя, вместе с тем, ответ в его рассказах есть, но не собранный, не подчеркнутый, – как будто «разоблачать» зло (в самих себе?) куда проще и интересней. Интересность и делает так, что, если не говорить о «законе выживания», страшилище коммунистического террора выходит все же односторонним.

Рассказы Шаламова о Колымских лагерях в конце прошлого года вышли отдельной книгой в Англии на русском языке.* Об этом издании, на мой взгляд, необходимо высказать несколько замечаний.

Прежде всего, о самой книге, ее формате: книга представляет собой увесистый булыжник. Издание за рубежом русских книг, главный читатель которых в России, мы всегда рассматривали и с точки зрения отправки за «железный занавес». В этом отношении «Колымские рассказы» изданы крайне неудачно: книга с короткими страницами (всего их 896) получилась, как тяжелый ком. А если бы дать страницы обычного книжного формата, она стала бы вдвое тоньше, что удобнее для отправки в «отечество всех трудящихся».

Может быть, автор хотел, чтобы в книгу вошло все, написанное им о Колыме, – издатель так и сделал. Наряду с законченными рассказами и очерками в книгу вошли и краткие, в страницу и полторы, записи, мало что говорящие о лагере и часто не имеющие ни художественной, ни познавательной ценности. Есть и прямые повторения. Так, рассказ «Последний бой майора Пугачева» целиком включен в растянутый очерк «Зеленый прокурор», где персонажам только даны другие имена. Зачем нужно это дублирование? Для увеличения объема книги?

На обороте титульного листа есть заметка, от издательства, что «некоторые из этих рассказов были напечатаны…». Надо уточнить: в книге 103 рассказа. Из них 15 были напечатаны ранее в журнале «Грани» и 47 рассказов – в «Новом Журнале». Иначе говоря, не «некоторые», а больше половины всех рассказов. Если бы было не так, откуда зарубежный читатель узнал бы о Шаламове-прозаике и оценил его талант? Я знаю ряд поэтов и писателей зарубежья, которые давно высоко оценили талант Шаламова, – они могли это сделать только по рассказам в «Новом Журнале» и «Гранях». 

Предисловие написано М. Геллером, – литературно очень грамотно, пожалуй, и очень панегирично [sic!], может быть, по правилу, что кашу маслом не испортишь. Но первая же фраза вызывает досаду: «Трагическая судьба русских писателей не удивляет уже давно. Она стала как бы их предназначением», – так и просится волошинское: «Неисповедимый рок ведет / Пушкина под дуло пистолета / Достоевского на эшафот…». К чему однако эта никак не оправданная здесь реминисценция? Другая эпоха, другие причины, другие люди… Или и здесь: попривычнее, от Ивана Грозного, постандартнее?

Геллер привел мнение Солженицына, высоко оценившего «Колымские рассказы». Но забыл о порицании или осуждении им Шаламова, когда за подписью последнего в «Литературной газете» было напечатано, что рассказы его о Колыме были написаны давно, они давно не актуальны и больше таких он не пишет. Если забывать о высказывании Солженицына по этому поводу, то опять получится по Пруткову – подобно флюсу.

Вернемся к «закону выживания». Рассказ «Экзамен» Шаламов начинает так: «Я выжил, вышел из Колымского ада потому, что стал медиком, кончил фельдшерские курсы в лагере, сдал государственный экзамен. Но раньше… был другой экзамен – приемный, более важный», – его автор не выдержал, но на курсы все же был принят.

Автор совсем не знал химию. Преподавателя химии у них в Вологде в 18-м году расстреляли и химию поэтому им не преподавали. Экзаменатор – академик, заключенный. Спросил формулу гипса, автор ответил: «Не знаю. – Академик остолбенел». Формулу извести? Тоже не знаю. Академик заподозрил неслыханную дерзость, он и позже считал эти ответы «личным оскорблением деятеля науки», – он ведь не знал, почему автор химию не учил, а сказать ему об этом автор видимо не решился. По другим предметам у автора были пятерки, академик видел, что перед ним интеллигентный человек – он поставил ему тройку и тем автора спас.

Как видим, вполне в стиле «приткнись», – Шаламов однако пишет об академике неприязненно, без тени благодарности. Была и другая помощь, из той же категории «приткнись», но автор пишет, в другом месте, с явным противоречием самому себе: «В моей лагерной жизни почти не было безымянных рук, поддерживавших в метель, в бурю, спасших мне жизнь безымянных товарищей. Но я помню все куски хлеба, которые я съел, из чужих, не казенных рук, все махорочные папиросы. Много раз попадал я в больницы, девять лет жил от больницы до больницы, ни на что не надеясь, но и не пренебрегая ничьей милостыней…». Спасавшая «милостыня» однако останется в его рассказах где-то на втором, незаметном плане, как что-то малозначащее и повседневное, не стоющее [sic!] того, чтобы ее замечать. На первом месте – все самое резкое, «впечатляющее», может быть тоже по стандарту, от Ивана Грозного? И наверное поэтому не всегда в его рассказах ясно видно, что дело происходит при «советской власти»: это для автора словно бы не первостепенное…

Г. Андреев


* Варлам Шаламов. «Колымские рассказы». Предисловие М. Геллера. Лондон. 1978.

Источник: Русская мысль (12 апреля 1979).