Советский литературный критик Андрей Синявский посажен в тюрьму по обвинению в том, что нелегально печатался зарубежом под псевдонимом – «Абрам Терц». Редактор же издающегося в Париже польского журнала, получавшего контрабандным путем рукописи анонимного советского писателя и распространявшего их на Западе, отрицает, что Андрей Синявский есть – Абрам Терц.

Не знаю.

Если Синявский все-таки Терц, то советское правительство могло об этом узнать только от доносчика. Доносчики в антикоммунистическом лагере, увы, не вывелись. Их среди нас вполне достаточно. Везде сидят агенты советской государственной безопасности. И шагу ступить нельзя, чтобы на них не натолкнуться.

Если же Синявский не Терц, то советское правительство, очевидно, сочло возможным обвинить Синявского в «преступлении», которого он не совершал. Это тоже вполне в духе советского правосудия. В Москве неизменно предъявляют неугодным лицам обвинения в совершенно вымышленных, сфабрикованных, искусственно состряпанных преступлениях, о которых сами жертвы «социалистической законности» никакого понятия не имеют. Советское правительство считает, что с него достаточно, если оно само знает, в чем данное лицо провинилось. Другим знать незачем.

Учитывая эти повадки советских людей, я немало удивился, если бы узнал, что Абрам Терц, действительно, Андрей Синявский. Перед советским правительством Синявский провинился во многом; его[,] с точки зрения брежневской власти, необходимо репрессировать – за то ли, что он Абрам Терц, или за какие-либо другие проступки, неважно.

Некоторые комментаторы, отмечая арест Синявского, заговорили о возрождении ждановщины. По моему мнению, никакого возрождения ждановщины нет, ибо ждановщина никогда не умирала. Разве не ждановскими были выступления Никиты Хрущева против советских деятелей литературы и искусства? А как назвать гнусную травлю Бориса Пастернака?

Для меня ждановщиной является всякая попытка со стороны какого-либо чиновника, крупного или мелкого, повлиять на работника искусства или литературы. Брежневская ждановщина так же мало отличается от хрущевской, как отличалась хрущевская ждановщина от сталинской.

С точки зрения советских вождей, Синявский заслужил наказания. Он виновен в исключительно серьезном преступлении – отказе следовать партийной линии, отказе восприять [sic!] официальный подход к вопросам литературы и искусства.  

Это непростительно. За это людей сажают в тюрьму, гонят в далекую Сибирь, исключают из Союза советских писателей.

В своих статьях Синявский всячески пытался защитить модернистов, искателей новых путей и форм, дерзателей. Он заступался даже за абстракционистов – не малый грех в глазах советских вождей. Товарищу Брежневу модернизм также не нравится, как и Хрущеву. Удивительные нравы у советских вождей! По брежневской версии, Хрущев никуда и ни на что не годился, был глуп, неотесан, необразован. А вот, подите же, в жизни Брежнев следует слепо заветам Сергеича.

Из последних статей Синявского на меня особенное впечатление произвела статья-рецензия о романе Ивана Шевцова «Тля». Героями этого произведения, которое его автор называет «роман-памфлет»,  являются художники-реалисты (конечно, «социалистические реалисты»), ведущие постоянную упорную борьбу с модернистскими врагами. Реалисты – жертвы засилья «неуловимых сил темной, но спаянной, спевшейся кучки».

В художественной жизни Советского Союза орудуют «модерняги», «космополиты», «поджигатели»,  «эстеты и формалисты всех мастей».

Эти субъекты, по утверждению Шевцова, «безнаказанно издеваются над честными художниками», «несут чертовщину», «стараются насадить крамолу».

Эти дикие разоблачения модернистов приводят Синявского в бешенство. Его возмущает, что Шевцов приписывает сторонникам чистого искусства всяческие преступления, включая воровство и гнусные спекуляции. Даже о погоде «шевцовские модернисты изъясняются, как опытные заговорщики, уподобляясь матерым шпионам из детективного романа».

«Борьба, которую ведет Иван Шевцов на страницах своей книги», заявляет Синявский, «граничит, нам представляется, с такими нелитературными формами, как уличный скандал, трамвайная перебранка, квартирная склока». И дальше: «Участвовать в полемике с Шевцовым на предлагаемых им условиях как то стыдно, унизительно».

За такой подход к книге, проповедующей утвержденную свыше линию, в Советском Союзе по головке не погладят.

Синявский отмечает: «Чем больше узнаешь о страданиях положительных героев Шевцова (от руки модернистов и сторонников чистого искусства), тем меньше веришь в истинность горя[,] постигшего этих людей». Ведь герой романа, по словам автора, «сам никогда и никому спуску не давал».

Синявский выражает то, что чувствуют все советские люди, независимо от их профессий и рода занятий: «Психология страха, ведь, на том и основывается, что человек теряет чувство реальности и начинает “бороться” в выдуманном мире, пугая себя все новыми домыслами… На таком самовозбуждени[и] строятся тирады шевцовских героев, одержимых манией преследования и готовых прицепиться к любой фразе воображаемого противника, для того, чтобы, вывернув его наизнанку, путем подтасовки, отыскать в ней очередную диверсию».

За такого рода крамольные мысли одержимое манией преследования советское правительство объявило Андрея Синявского Абрамом Терцем и арестовало его.

Когда-то была эпоха «просвещенного абсолютизма».

Эпоху советской власти смело можно назвать эпохой «невежественного абсолютизма».