После того, как Твардовский с разрешения Хрущева напечатал «Один день Ивана Денисовича» Солженицына, советский режим больше печатать ничего не разрешил, что давало бы представление об «эпохе культа личности». Без разрешения молодые писатели и поэты писали, печатали и распространяли десятки подпольных журналов, в которых звучала правда о пережитом. Но и писатели, принадлежащие к старшему поколению, не могли молчать без конца. Мы не знаем, у кого из писателей старшего поколения хранятся в ящиках письменного стола еще рукописи, которым нет места в планах Госиздата, но мы уже определенно знаем, что рукописи такие есть и будут. И если Есенин-Вольпин, Синявский, Даниэль, Нарица уже нашли путь к нашему читательскому сердцу, то не остались под замком и произведения других писателей, живущих в Советском Союзе.

Так к нам пришел бессмертный «Реквием» Анны Ахматовой, так пришла «Софья Петровна» Лидии Чуковской, так мы читаем «Колымские рассказы» Шаламова.

Но и не остались без внимания те человеческие документы, которые также сейчас еще не могут быть прочтены «там». Среди этих человеческих документов были «Смерч» Г[алины] Серебряковой и «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург. «Смерч» напечатан был Новым Русским Словом, а «Крутой маршрут» идет в «Гранях», но уже напечатан отдельным изданием в Милане Арнольдом Мондадори – все это на русском языке, конечно, хотя «Крутой маршрут» вышел уже и на других языках.

Е.С. Гинзбург, мать писателя Аксенова, смело выступившего в защиту преследуемых сейчас в СССР молодых писателей, назвала свою рукопись «хроникой культа личности». Как и Г. Серебрякова, Е. Гинзбург не только сама член партии, но и жена видного коммуниста, вполне интеллигентный человек, хорошо образованный. Как и Серебрякова, Гинзбург осталась коммунисткой, даже больше – осталась верна партии и в этой верности сохранила веру в то, что есть «настоящие коммунисты, которые будут же, обязательно будут когда[-]нибудь меня слушать».

Но в то время, как Серебрякова после того, как прошла пытки, издевательство, глумление над личностью, каторгу, все же славит партию, Гинзбург предпослала своей книге эпиграф из Евтушенко: «удвоить, утроить у сталинской плиты караул».

Еще одну веру пронесла Гинзбург – это веру в то, «что было и чего никогда не будет». Значит, мук голода, превращение человека в лагерного раба оказалось недостаточным, чтобы понять, что «этого не будет» лишь в том случае, если не будет советского режима, если будет окончательно разгромлен коммунизм.

«Крутой маршрут» написан с исключительной откровенностью и несомненной правдивостью. Рисует эта книга, в основном, ту среду коммунистов, которые рукою Сталина были выброшены из «князей в грязь», ту среду, которая занимала командные высоты, наслаждалась жизнью в то время, как опекаемый партией народ голодал, погибал, нищенствовал, мучился. Конечно, сталинская метла была для этой среды тяжелей, чем метла опричников Иоанна Грозного.

Драма Е. Гинзбург и ей подобных была лишь партийной драмой, ибо в этот же период расправы Сталина со всеми, неугодными ему партийцами, народы России переживали трагедию, но ни Гинзбург, ни ее сотоварищи трагедии народа не видели, а чувствовали лишь собственную личную драму.

Книга значительна уже тем, что до сих пор мы в книгах политических заключенных, выживших и сохранивших душу живую, не видели того мира, который был виновен в горе и несчастье многих миллионов людей. Гинзбург показывает нам и крупным планом и в ракурсах тот слой людей, который вчера был хозяином, а на следующий день был отдан на расправу. Многочисленные следователи во всех городах страны на арестованных сначала орали, унижали их, а потом принялись избивать и всячески мучить.

Все это Е.С. Гинзбург показала не только простой записью, но и рассказом несомненной художественной силы. В этом ее заслуга. Есть в книге Е. Гинзбург сцены незабываемые по своей жуткой правде о подлинной физиономии коммунистического строя, но сцены эти показывают и иных людей – простых русских, сохранивших веру в Бога даже в муках каторги. Показаны и старые стойкие социал-революционеры, которых не сломил большевизм. Одна из заключенных эсерок отказывается взять папиросу, потому что папиросу предлагает ей коммунистка. Другой стуком передает вопрос «Кто вы?» и услыша в ответ «коммунистка», выстукивает «В этой партии у меня нет друзей». Показана и «обломок империи» – княгиня Урусова, напомнившая заключенным коммунисткам, певшим колыбельную: «Когда древние иудеи попали в пленение вавилонское, им приказали играть на арфах. Но они повесили арфы на стены и сказали: "работать будем: но играть – никогда"[»].

Написав «Смерч», Галина Серебрякова осталась не человеком, а партийцем. Евгения Гинзбург, написав «Крутой маршрут», лепечет, что «в нашей партии, в нашей стране снова царит великая ленинская правда». Она, впрочем, не повторяет слов Серебряковой о том, что от партии «исходит справедливость, истина и добро». Гинзбург знает, что от партии исходили и исходят провокация, застенки, каторга, муки и что вся «система» этой партии построена только на том, что угодно было ее вождю. Понимая все это, Е. Гинзбург спрашивает: «Неужели такое возможно просто так? Без справедливого возмездия?»

Это только начало понимания всего того ужаса, который царил в период сталинщины и который в любой момент может быть возрожден и сейчас. «Крутой маршрут» Е.С. Гинзбург открывает перед читателем еще и еще раз тот круг Дантова Ада, о котором иные начинают забывать, а другие думают, что сталинский ад выдумали «враги советского народа».

Е. Гинзбург рассказывает, как создавали этих «врагов» и как во «врагах», кроме миллионов беспартийных, оказались и сотни тысяч коммунистов. Правдивая книга Е. Гинзбург написана[,] безусловно[,] талантливо. Повествуется в ней о том, чего в прежнем виде больше нет на советской земле, но что в любой момент может возникнуть снова.