РУССКАЯ ПОТАЕННАЯ МУЗА 1920-1960-х гг.

В середине февраля 1941 года закончился мой срок заключения в «исполнительно-трудовых» лагерях НКВД. Вернуться домой, в Ленинград, я, конечно, не мог, так как «политическим преступникам», хотя бы и отбывшим свой срок заключения, категорически запрещалось даже временное пребывание в столицах, в крупных промышленных и культурных центрах и в приграничной полосе. Но тайком все почти ездили домой, в те места, откуда их услали в лагеря или ссылку. Неоднократно побывал в Ленинграде и я. И вот, в поисках заработка, зашел я к своему давнему знакомому, поэту и прозаику весьма немалого ранга, литературному генералу и сталинскому лауреату. Меня интересовал вопрос: не смогу ли я получить хотя бы самую скромную литературную работу, конечно, отнюдь не «творческую», а хотя бы по собиранию материалов и библиографии. Маститый литератор вздохнул, печально покачал головой и вздохнул еще унылее:

— Какое уж тут творчество! И мы-то пишем на заказ — для хлеба и безопасности. Ведь не только писать опасно, но и не писать — не менее опасно: почему не пишешь? Затаился? Выжидаешь?! И пойдет писать губерния! Вот и пишешь такое, что самому оскомину набивает. А для души, в стол — ну, рискуешь, конечно, но все-таки не удержишься — пишешь. Вот посмотрите: — и вынул из нижнего ящика стола весьма солидную папку с рукописями: стихами, поэмами, прозой.

— И ведь это, написанное от всей души, написанное так, как я никогда не писал и в ранние, и всё-таки благословенные, двадцатые годы, никогда, никогда не увидит света! Ну, вот, хотя бы это — и сталинский лауреат, давно превратившийся в придворного гимнопевца, прочитал воистине превосходную балладу.

Пишут в стол даже литературные сановники, благоустроенные и преуспевающие. Ещё более интенсивная деятельность не для печати отливает писателей, оказавшихся не у дела, оттесненных от печатного станка по соображениям классовым и идеологическим. Одних, несмотря на их извечную нищету, объявили представителями кулачества или буржуазии (Николай Клюев, Федор Сологуб, Максимилиан Волошин, например), других — идеологами и проповедниками мелкобуржуазного идеализма (Осип Мандельштам и многие другие). И этим поэтам и прозаикам осталось только писать для себя, да читать — и то тайком, чтобы не обвинили в антисоветской пропаганде, — свои произведения наиболее близким друзьям.

Так, Николай Алексеевич Клюев читал у знакомых на домах свою «Погорельщину», может быть, крупнейшее и значительнейшее поэтическое произведение пореволюционной эпохи. Так, читал у знакомых свои новые стихи Михаил Алексеевич Кузмин. У себя в Коктебеле читал неизданные стихи и поэмы Максимилиан Александрович Волошин. Читали неизданное Осип Мандельштам, Валентин Иннокентьевич Кривич-Анненский, Павел Васильев. Многие произведения, зачастую даже тайком от автора, переписывались от руки, размножались от руки же — и ходили в списках по всему Советскому Союзу. Судя по свидетельствам не только таких внимательных наблюдателей, как кн. Шаховская, немало проживавшая в СССР в качестве жены бельгийского дипломата, но и по признаниям самой советской прессы, «подпольная» литература и в наши дни распространяется столь же деятельно, и столь же усиленно читается, как и в годы, предшествовавшие второй мировой войне. Может быть, даже более интенсивно.

В нашем небольшом сборнике мы не поместили ни «Погорельщины» Клюева, ни неизданных стихов Мандельштама и других больших поэтов послереволюционной России. Их место — в собраниях сочинений этих авторов, частично уже вышедших в свет или выходящих в ближайшее время (Клюев, Мандельштам, Пастернак, М. Волошин).* Мы включили в нашу книгу произведения литераторов, иногда и достаточно известных, но не настолько значительных, чтобы издавать их собрания сочинений. В качестве эпиграфа помещено неизданное стихотворение Федора Сологуба, ставшее известным не только благодаря ходящим по рукам спискам, а из предисловия Ореста Цехновицера к последнему изданию «Мелкого беса» Ф. Сологуба. В предисловии этом Цехновицер приводит несколько неизданных «контрреволюционных» стихотворений — из архива поэта, — невольно делая их достоянием гласности...

Несколько слов об авторах, представленных в нашем небольшом сборнике. Все подлинные их имена, конечно, или заменены инициалами или изменены.

В. Р. весьма часто выступает в печати. Поколения Мандельштама и Пастернака, но несколько моложе. Поэт, критик, прозаик, ныне достаточно близкий к благоденствующим литературным верхам.

Андрей Николаев — поэт, прозаик, литературовед, ученый, часто цитируемый в специальной литературе. Того же поколения, что и предыдущий.

Александр Котлин — поэт и прозаик, родившийся, примерно, в 1905 году. По специальности — инженер-механик. Немало странствовал. Отбывал пятилетний срок заключения в лагерях НКВД за мнимую «контрреволюционную пропаганду». Был захвачен немцами в плен и, после окончания войны, очевидно, репатриирован. Нами публикуется подготовленный им для печати сборник стихов (некоторые были мною опубликованы в русских зарубежных журналах).

Лев Ухтинский — поэт и ученый, родившийся около 1910 года. Отбывал пятилетний срок заключения (уже второй — первый срок он отбывал в другом лагере) в Ухтпечлаге НКВД — за «участие в контрреволюционной организации».

Александр Сергеевич Вольпин-Есенин — сын Сергея Есенина, поэт и философ, книга которого недавно вышла в Нью-Йорке. Сейчас, по слухам, отбывает срок заключения в лагерях МВД.

Остальные анонимы — сравнительно молодые поэты, ухитрившиеся переслать из СССР на свободный Запад свои стихотворения.

Стихи этого сборника — разного направления, разной литературной манеры. Некоторые авторы близки русским «парнассцам», у других — влияния Велимира Хлебникова, Мандельштама, Пастернака и Николая Заболоцкого. Но все помещенные в сборнике стихи отличаются полной искренностью и непосредственностью: они ведь писались безо всякой оглядки на советскую цензуру, писались не для печати…

* В виде исключения включены 6 стихотворений Марины Цветаевой.

Борис Филиппов