Byron Lindsey. Review of The Blue Lagoon Anthology, Vol. 1
- Byron Lindsey. Review of The Blue Lagoon Anthology, Vol. 1
-
Title
- Review
-
Source Type
- Byron Lindsey
-
Author
«Третья волна» русской эмиграции была щедра на подарки, привезенные на другой берег – поэты и писатели, мыслители и ученые. И они не приходят с пустыми руками: их багаж, будь то рукопись или память, богат и тяжел, о чем хорошо свидетельствует эта книга. Из огромного чемодана Кузьминского и его коллег-поэтов Лимонова, Лившица и Черняна появляются произведения других поэтов-нонконформистов, писавших в 1950-е и 60-е годы в модернистской традиции. Эта книга, изданная под эгидой Института Современной Русской Культуры в Техасе, является первой из планируемой пятитомной антологии, которая, когда она будет завершена, даст нам целую новую школу русской поэзии – свободомыслящую и невоспетую.
Три поэта лучше всего определяют ее характер: Кропивницкий (1893–1979), «дедушка бараков», чья упрямая чувствительность вдохновляла поколение вокруг него соотносить традицию с советской действительностью; Глазков (1919–1979), редактор самиздатовского журнала «Синтаксис» [sic!], чье культурное значение само по себе заслуживает большего, чем одно его стихотворение здесь; Айги (р.1934), неоакмеист/футурист, пишущий на русском и на родном чувашском языке. Другие почти не известны, кроме как в узких кругах: Чудаков, Михаил Еремин, Горбовский, Холин, Хромов, Худяков, Кондратов, Красильников, Красовицкий, Кулле, Роальд Мандельштам, Сатуновский, Сапгир, Тайгин, Уфлянд и другие. Редакторы разделили поэтов на разные «подшколы»: филологи, формалисты, даже «геологи» – условные и неубедительные категории. Но это неважно.
Устраивая публикации друзьям-поэтам, Кузьминский и его коллеги пытаются не допустить появления еще одного потерянного поколения русской литературы. Это важное, великодушное и трудное начинание. Они стремились донести свои стихи в машинописных журналах и сборниках «День поэзии», в небольших эмигрантских журналах и в личной памяти. Это неопределенный литературный ландшафт с немногими критическими ориентирами, и трудно ориентироваться среди такого числа новых, разных голосов. Недавнее эссе Александра Петрова в «W<orld> L<iterature> T<oday>» (55:3, стр. 393–399) является одним из немногих руководств.
Из поэтов, вероятно, не получаются хорошие редакторы, и в этом главная проблема сборника. Эссе, обрамляющие стихи, либо опрометчивы, либо полемичны, либо во всех смыслах прозаичны. Они имеют тенденцию душить саму поэзию и создавать проблемы там, где нет необходимости в новых. Фотографии поэтов и их окружения уменьшают этот неоправданный сумбур. Изобилием, вызовом и импровизационностью это напоминает самиздат. Можно ожидать лучшего редактирования на Западе и надеяться, что будущие тома позволят поэзии говорить самой за себя. Ведь она хрупка и редка.
The “third wave” of Russian emigration has been generous in gifts brought to the other shore – poets and writers, thinkers and scholars. Nor do they come empty-handed: their baggage, whether in forms of manuscript or memory, is rich and heavy, as this volume well testifies. From the ample suitcase of Kuzminsky and fellow poets Limonov, Lifshits and Chernian emerge the works of other nonconformist poets writing in the 1950s and 60s in a modernist tradition. Published under the auspices of the Institute of Modern Russian Culture in Texas, this is the first of a projected five-volume anthology which, when completed, will give us an entire new school of Russian poetry – freethinking and unsung.
Three poets best define its dimensions: Kropivnitsky (1893-1979), the “barracks grandfather” whose stubborn sensibility inspired a generation around him to relate tradition to Soviet reality; Glazkov (1919-79), editor of the samizdat journal Sintaksis [sic!], whose cultural importance alone merits more than his one poem here; Aigi (b. 1934), neoacmeist/futurist who writes in Russian and in his native Chuvash. Others are scarcely known except in small circles: Chudakov, Mikhail Eremin, Gorbovsky, Kholin, Khromov, Khudiakov, Kondratov, Krasilnikov, Krasovitsky, Kulle, Roald Mandelstam, Satunovsky, Sapgir, Taigin, Ufliand and more. The editors have divided the poets into various subschools: philologists, formalists, even “geologists” – provisional and unconvincing categories. But never mind.
By arranging the advantage of print for fellow poets, Kuzminsky and his colleagues are trying to preclude yet another lost generation of Russian literature. It is an important, generous and difficult undertaking. They have pursued poems in typescript journals and “Day of Poetry” collections, in small émigré quarterlies and personal memory. This is an uncertain literary landscape with few critical landmarks, and it is difficult to orient oneself among so many new, different voices. Aleksandar Petrov’s recent essay in W<orld> L<iterature> T<oday> (55:3, pp. 393-99) is one of the few guides.
Poets probably do not make good editors, and that is the chief problem with this collection. The essays surrounding the poetry are either hasty or polemical or in every sense prosaic. They tend to choke the poetry itself and to create issues where no new ones are needed. Photographs of the poets and their milieu relieve this gratuitous clutter. In exuberance, challenge and improvisation, it resembles samizdat. One expects better editing in the West and hopes that future volumes will let the poetry speak for itself. It is fragile and rare.
Byron Lindsey
University of New Mexico