Статью о Бродском возвращаю, с исправлением разных мелких опечаток, но без настоящих комментариев. Мне трудно судить о ней по существу, так как я сам еще не прочел как следует «Остановку в пустыне». Не читал, в частности, «Горбунова и Горчакова». То, что Вы пишете об этой вещи, показалось мне интересным. Отрицательному отзыву Завалишина о «новом» Бродском я не поверил. Не знаю, так ли уж верно Ваше замечание, что в поэзии Бродского всего больше поражает ее отчужденность от советской действительности. Это относится к Тарковскому (поэту старшего поколения, но выпустившему свой первый сборник в 60-х годах). Это верно в отношении многого у Винокурова, поэзия которого мне мало говорит, но который «философствует» еще гораздо больше, чем Бродский. (Кстати, Винокуров большой поклонник Мандельштама: знаю это от Милоша, который встретился с Винокуровым на одном международном фестивале поэтов и привез мне от него одну его книжку). Полагаю, что о «ленинградских» поэтах, как каком-то «коллективе», Вы говорите на основании того, что слышали от Чалзмы. Думаю, что в каком-то смысле это миф. Насколько я знаю, ни одного поэта сколько-нибудь приближающегося к Бродскому там нет. С поэзией одного из друзей Бродского я знаком: ничего особенного в ней нет. Представленные в «Синтаксисе» ленинградские поэты (там был напечатан и Бродский) ничем особенным от московских не отличаются. И среди московских есть то «течение», которое Вы почему-то считаете «ленинградским». Этим Вы только укрепляете ненужную легенду. Ахматова говорила об одном каком-то совершенно замечательном, чуть ли не гениальном, молодом поэте (не Бродском). Ленинградец он или москвич, осталось неясным.

Может быть, я должен как-то отозваться на то, что Вы говорите о предисловии, о котором, по Вашим словам, писали больше, чем о самом сборнике. Вы говорите о «птичьем» языке предисловия. Нет, это не птичий язык, это просто местами безграмотный язык (читается иногда как перевод с иностранного). И это внушает подозрения. Б.А. Филиппов уверяет меня, что «Н.Н.» это известный советский переводчик, друг Бродского. Строго между нами — назову Вам его. Это — это Н. Нейман, известный, в частности, своими (говорят, очень хорошими) переводами Леопарди (я их не читал). Мне трудно поверить, что этот Нейман мог написать такое предисловие. С другой стороны, Филиппов должен знать: ведь этот сборник должны были издать мы с ним и только по отсутствию теперь у нас денег передали его (как и «Воспоминания» Н.Я. Мандельштам) Максу Хэйворду для нового Чеховского издательства, которое почему-то даже не нашло нужным упомянуть о нашем издании первого сборника Бродского, что я считаю сознательно некрасивым поступком (но это не так важно). Филиппов считает, что где-то произошла подмена текста Неймана — в целях компрометации всего издания. В это мне тоже трудно поверить. Но, если к этому прибавить очень чувствующуюся в предисловии Н.Н. анти-эмигрантскую направленность (которой Вы, впрочем, не отметили), сугубый интерес, проявленный к предисловию Коряковым, Хомяковым и Завалишиным становится понятным. Вы же просто обходите это молчанием. Тогда лучше уж о предисловии вообще не упоминать.

На стр. 3 Вашей статьи — по моему, явная ошибка. Вы говорите, что Бродский иногда философствует, прибавляя «и не всегда неудачно». Очевидно, надо: «и не всегда удачно». Первоначально у Вас как будто было: «и как-то неудачно». «Как-то» Вы заменили на «не всегда», так что в слове «неудачно» надо было зачеркнуть частицу «не». Так ведь? <…>

P. S. Умер Ю.Г. Оксман. В 1962–1963 г. у меня была с ним интереснейшая переписка, редкий пример диалога между «там» и «здесь» (начал он). Это — между нами. Он очень много мне помог с нашим изданием Мандельштама, получил для меня в частности воспоминания Е.М. Тагер. О моей книге о зарубежной литературе читал лекцию в одной советской санатории! Среди слушателей были Шкловский, Каверин. Это только для Вас (пока во всяком случае).