В пришедших в Нью-Йорк советских газетах имеются отчеты о процессе писателей Синявского[,] приговоренного Верховным Судом РСФСР к семи годам принудительных работ, и Даниэля, приговоренного к пяти годам принудительных работ.

Отчеты поражают своей озлобленной пристрастностью, и они[,] несомненно[,] подверглись в печати искажениям с целью представить обвиняемых в невыгодном свете. Синявский и Даниэль были осуждены заранее; допрос должен был доказать советским гражданам, что приговор суда «справедлив».

Приводим некоторые цитаты из «Известий».

Прокурор Олег Темушкин: – Скажите, Даниэль, какие идеи хотели выразить вы в повести «Говорит Москва»?

Даниэль: – Я заинтересовался анализом психологии людей, попавших в необыкновенные обстоятельства. Никаких политических мотивов у меня не было. Чистый психологизм.

Прокурор: – Какие же это необыкновенные обстоятельства?

(Содержание повести таково: в стране вводится «День открытых убийств», наподобие «Дня строительства», «Дня учителя», и т.д. В этот день каждый может сводить счеты с каждым).

Даниэль: – Мне хотелось нарисовать фантастическую ситуацию, [п]оставить героев в необычные условия. Это, так сказать, фантазия.

Прокурор: – Но почему бы вам тогда не избрать местом действия, скажем, Вавилон? Почему вы допускаете фантастическую гнусность по отношению к своему народу?

Даниэль: – Это – художественный прием.

Книгоиздательство Б. Филиппова

Далее «Известия» сообщают, что «повесть вышла в издательстве “белоэмигранта” Б. Филиппова». В предисловии издатель подчеркнул, что «художественный прием», примененный Николаем Аржаком (псевдоним Даниэля), позволил показать «реальную жизнь» в Советском Союзе».

Прокурор: – Он, Филиппов, в таких «художественных приемах» особенно разбирается. Гнусности о Вавилонском царстве он вряд ли стал бы печатать. А вот пасквиль на свое бывшее отечество – с превеликим удовольствием.

Даниэль: – Но ведь я же за слова Филиппова не отвечаю. Мало ли что он может сказать?

Прокурор: – Но он мог истолковать вашу повесть в антисоветском смысле? Могут наши враги взять ее на вооружение в борьбе против нашей Родины, нашего строя, нашего народа?

Даниэль: – Да… Человек всегда должен оставаться человеком, в любых обстоятельствах, вопреки всяческим влияниям.

Несколько раз во время допроса Даниэль-Аржак заявляет:

– Я никогда сознательно не хотел нанести урона своей стране. Только на следствии я понял, что мои произведения направлены против строя и эпохи.

Друзья Даниэля

Прокурор спрашивает, показывал ли Даниэль свои рукописи друзьям?

– Да, показывал нескольким друзьям.

– А как они к этому отнеслись?

Из показания выясняется, что знакомый Даниэля услышал, как радиостанция «Свобода» передавала повесть Николая Аржака. Сказал об этом в кругу друзей. Даниэль тут же оборвал его: «Зачем болтать?»

Прокурор: – Значит, вы сознавали, какова политическая окраска повести? Другой ваш приятель прямо предостерегал вас: это за рубежом печатать нельзя, это могут использовать против нас.

Даниэль: – Я как[-]то не придал значения его словам.

Далее корреспондент «Известий» с негодованием сообщает, что из[-]за рубежа пришел экземпляр книги с антисоветским предисловием Б. Филиппова. «Думаете, автор в ужасе хватается за голову? Ничего подобного. Отправляет за рубеж очередную повесть “Искупление”[»].

– Но, возможно, я отправил ее чуть раньше.

– А потом забеспокоились? Отозвали новое произведение? Заявили издательству протест?

– Нет…

Еще большее преступление, по мнению «Известий», совершил тот же Аржак: «Нельзя без гнева слушать, как оскверняется имя Маркса, имя, дорогое всему передовому человечеству, всему нашему народу». «Известия» так характеризуют Аржака: «Не противник, который открыто, в честной дискуссии отстаивает свои взгляды, а злобный враг. Он кусал исподтишка, тайком пересылая рукописи в явно антисоветские издательства и редакции[»].

Синявский объясняет «Суд идет»

Прокурор оглашает список произведений Синявского-Терца, появившихся за границей.

– Да, перечисленные произведения, изданные за границей, писал и посылал я, – говорит Синявский, поглаживая большую рыжую бороду.

Подсудимый считает, что художник имеет право на свободное высказывание своих взглядов и мыслей.

– Допустим. Но давайте, Синявский, обратимся к вашим собственным мыслям. Вам знакомо произведение «Мысли вслух» [sic!]?

– Да, это мое произведение.

– Оно издано за границей?

– Да.

Прокурор: – Позвольте процитировать. «Пьянство – идея фикс русского народа… Нация воров и пьяниц не способна создать культуру»… Что вы можете сказать на это, подсудимый?

Синявский отвечает, что он любит русский народ и старается доказать, что это – произвольно вырванные из текста фразы; его представление о социалистическом реализме…

Прокурор, прерывая Синявского: – Подсудимый, а может быть[,] мы оставим теорию литературы. У нас не диспут на литературные темы, а уголовный процесс. Вы о советских людях говорите, что это «твари из крови и грязи». Как сочетать это с вашими словами о любви к коммунистическим идеалам? С какой целью вы отправили на Запад эту чудовищную клевету?

– Я хотел сказать о духовных потребностях народа. (в зале смех).

Как известно, публика в зале была подобрана и состояла из комсомольцев и представителей «советской общественности», которые заранее требовали осуждения. Иностранным журналистам не разрешили присутствовать на процессе, опасаясь, что они правильно и без искажения передадут слова обвиняемых. Больше того: иностранных журналистов, подходивших к зданию суда[,] встречали комсомольцы, грубо спрашивавшие:

– Что вы тут делаете? Что вам здесь нужно?

Когда процесс кончился и из здания суда вышли две плачущие женщины, – жены Синявского и Даниэля, – иностранцам не дали подойти к ним и их расспросить. Комсомольцы от[т]еснили от них журналистов. Женщины обнялись, и разошлись – каждая в свою сторону.

Протесты во всем мире

Приговор Верховного Суда РСФСР произвел во всем мире гнетущее впечатление и раз навсегда доказал, что и после Сталина свободно высказывать свое мнение писатели в СССР не могут.

Вердикт был напечатан в «Нью Йорк Таймз» на первой странице, а на внутренних страницах «Таймз» напечатал специальную статью литературного критика М.Л. Слонима и выдержки из допроса обвиняемых.

Находящийся в Лондоне писатель Тарсис, которого советы почему[-]то выпустили за границу, заявил журналистам, что московский приговор – бесчеловечный и полностью вскрывает фашистскую сущность советского строя. Даже генеральный секретарь британской компартии Джон Голан вынужден был признать, что «процесс вызвал большое беспокойство среди друзей Советского Союза».

Международная Ассоциация Писателей «Пен-Клуб» отправила Косыгину телеграмму протеста против «дикого и бесчеловечного приговора» советского суда.

Ряд крупнейших американских и английских писателей заявили о своем глубоком возмущении. В настоящее время ряд видных американских писателей готовят протест против московского процесса.