Впервые удалось услышать песенки Б. Окуджавы с магнитофонной ленты, и было в них дыхание чего-то нового и примечательного и в словах, и в музыке. Теперь, имея пластинки с записью многих его песен, и голос, и манера петь, и содержание стали ближе, яснее, четче. Мне кажется, появление этого нового советского поэта-музыканта-певца необыкновенным даром, неожиданным драгоценным подарком и в СССР[,] и здесь, подарком чуткости сердца. В ряде стихов Булата Окуджавы почудились явные и скрытые подтексты[,] необычайные и волнующие символы. «Будь здоров, школяр». изд. 1964 г. (см. этот сборник его стихов).

Не доверяя себе самому, я обратился при встречах с советчиками с вопросами к ним. Любопытно, с глазу на глаз, у некоторых оказались совершенно сходные заключения о смысле и символике известных песен. Нужно заметить, что и я, и упомянутые сограждане Б. Окуджавы, лично его не знаем. Друзей песенника не расспрашивали. Может статься, усмехнулся бы Б. Окуджава и начисто отверг все наши домыслы. Пусть так, но у некоторых слушателей от песен родились же идеи и новые чувства! Попробую сделать анализ и оценку этого инженера-певца, музыканта и поэта. Делаю это прежде всего потому, что вполне верю в правдивость искусства мастера камерного пения под аккомпанемент своей гитары. В нем нет фальши «излома» Вертинского, а этот преталантливейший певец иногда паясничал и[,] одеваясь пьеро[,] декаденствовал на сцене в жестах, позах и словах.

Есть особая искренность, дружеская непринужденность лиризма глубокого вздоха, новость словесного состава в куплетах Б. Окуджавы. Так оно и началось: собрались друзья и приятели; говорили, ели-пили и пели; попросили спеть и хозяина. И когда он им запел свои песенки, запели их сердца согласно в такт музыке и словам Б. Окуджавы. И потек ручей его не громкой, а тиховейной славы по Руси. Отец – с Кавказа, мать – русская, специальность – инженер, душа – поэта и музыканта.

Б. Окуджава имеет голос очень малого диапазона и совсем не сильный; приятнее всего он на высокой теноровой ноте и во всегда удающемся пиано [sic!] – пианиссимо. Важны в песенках и рифмы[,] и созвучия внутри стиха, типа: «В том подъезде, как в поместье»; «Если другу станет худо» и т.п.

Искусно, в духе современности, изредка он дает долгое звучание концевым «м»: «ударю шаг по улицам горбатым... простым, простым солдатом». В других случаях («Король», «Ванька и циркачка» и др.) он в духе простоты частушки намеренно срезает концы: погулям, вместо погулять и т.п. Делает это Б. Окуджава изредка, с тактом и только в песнях, где речь ведется от простеца, не от имени певца-поэта. Вот гражданин – рабочий что ли, не понимает: «За что же, вы, Ваньку-то Морозова (сослали, расстреляли?) ведь он ни в чем не виноват, она сама его морочила». Ванька Морозов полюбил Циркачку: с неудач и горя стал бросать сотнями в питейной... ну и пропал.

Но и в этой песенке о несчастной любви есть нечто от настоящего мастера: «Она по проволоке ходила, махала белою рукой, и страсть Морозова схватила своей мозолистой рукой». Образ балансирующей акробатки, ее белая рука подчеркиваются «рабочей» рукой страсти, не грубой, а мозолистой. И простота исполнения[,] и чуть вздох: «За что же вы...» придают силу интимного и сердечного лиризма добрых чувств. А как по ним изголодались души русских людей! В некоторые песенки введены элементы русской народной песни («Апрель», «Эта женщина») или отклики очень старых русских романсов.

Художник свободен, но «неограниченная свобода должна основываться на внутренней необходимости (называемой честностью). И это принцип не только искусства, это принцип жизни. Этот принцип – величайший меч – оружие подлинного сверхчеловека против мещанства» (В. Кандинский. «О духовном искусстве»). Своеобразность Б. Окуджавы в свободе пользования словом, звуком и эмоцией: женщины крадут мужество солдат и «как птенца за пазуху кладут». – «Вечер – заговорщик и обманщик»; в апреле звезды и крупнее и добрей; как много доброты в молчании; Будет полдень суматохою пропахший; Боль, что скворченком стучала в виске, стихает, стихает; Море – голубая канитель; Девочка в руке несет кусочек дня. Очень печально, что для Московского муравья все как было 300 лет назад и будет так всегда.

Особенно подчеркивается поэтом голубой цвет: звезды, глаза, шарик, море и т.п. Об этом цвете Василий Кандинский писал, что музыкально – он похож на флейту. В ритмике песен Окуджава любит повторения слов от двух до трех раз, слов особенно важных по звуковой эмоции и смыслу.

Странно, что в этих песенках сравнительно мало чисто советского. Промасленная спецовка, радиола, пиджак, который носится чуть не всю жизнь. Остальное везде бывает в тех же формах влюбленной грусти, отчаяния, да ле[г]козвучной печали: Возвращаясь с фронта домой, ведь многие видели, что в доме пахнет воровством и отмахивались от истины, как от вранья.

Интереснее всего как бы неприятие многого советского и обнажение правды жизни. Не о пропагандистах ли сказано: «Больше нет уж дураков, чтоб сбегаться на крик петухов». В[ъ]едлива, горько-печальна, при всей аполитичности, песенка о дураках. Что б им не было обидно, навесили на умных ярлык «дурак», и умным кричат: «Дураки, дураки! А вот дураки незаметны». Ярлыки эти так дешевы – «по фунту за грошик, за медный».

Трагикомическая «Песенка о коте» (Сталин?). В темноте невеселого дома живет таинственный кот: «он в усы усмешку прячет, желтый глаз его горит, всякий сам ему выносит и спасибо говорит». Тьма это – щит для кота, он ловит людей на честном слове, на кусочке колбасы. В печальном доме нужно удалить мрак, освободиться от злых чар... просто – повесить одну лампочку. И тут черточка из Советии: «надо б лампочку повесить – денег все не соберем!» Мрак и страх так трудно рассеять жильцам, они и на одну электрическую лампочку не могут собрать средства меж собою.

Печальные картины домов терпимости и припортовых «царевен», гуляющих с матросней, скрашивает их наивная доброта: «земля надежнее[,] чем море – так почему же вы туда?» Оно хорошо носить откинув ленточки портовой бескозырки, но лучше бы служить с ними на суше!

Поражает песенка о короле. Ленька Королев за силу и доброту получил прозвище Король: «Если другу станет худо и вообще не повезет, он протянет свою царственную руку и спасет». Всемогущий погиб на войне, но нельзя себе и представить Москвы без такого как он короля!

Баллада о Бумажном солдате имеет трогательность сказки Андерсена. Бумажный солдат, «что переделать мир хотел, чтоб был счастливым каждый... не доверяли вы ему своих секретов важных, а почему? А потому, что был солдат бумажный!» Он жаждал пожертвовать собой: его послали в огонь, и он погиб ни за грош.

В некоторых песенках Окуджава мастерски подчеркивает союзный звук: «По улице грохочут сапоги и птицы ошалелые летят и женщины глядят испод руки».  

Замечательна песня «Вера, Надежда, Любовь», эти три судии, три жены, три сестры милосердия у постели умирающего. Он прощается с ними и просит не грустить, не печалиться матерь Надежду – «Есть еще у нее на земле сыновья».

И думается мне, что Булат Окуджава неправ, когда говорит, что Ленька Король не успел обзавестись кем[-]то, кто бы оплакал его жизнь. Булат Окуджава сделал же это. И когда многим «невмочь пересилить беду, когда подступает отчаяние», синий троллейбус чуткого Окуджавы подберет всех потерпевших в ночи крушение. Однако, думается мне: в ряде песенок звучит и личная грусть и даже скорбь поэта[-]песнотворца; может статься[,] разочарование в некрепости [sic!] объятия кольца рук любимой. Покороче бы, и полегче мог бы быть путь-дороженька певца.

Был в 1967 году успех Окуджавы в Париже. Что ж, дай Бог! В песнях его заложено честное и свое, глубоко изнутри сердечное.