1.

Нынешнею зимой и раннею весной в зале ленинградского клуба строителей, что на Фонтанке 22[,] судили двадцатичетырехлетнего русского поэта и переводчика Иосифа Бродского. Его обвиняли в паразитическом образе жизни. Попутно пытались  приписать ему более серьезные, более опасные грехи (антикоммунизм). Приговорили, вдоволь наизмывавшись, к пяти годам принудительных работ, сослали на дальний север и заставили возить удобрения.

И только под давлением общественности правительство вынуждено было вернуть ошельмованного поэта. Потому – вынуждено, что нельзя было не прислушаться к голосу таких людей как Чуковский, Шостакович, Ахматова, Маршак.

Читатели нашей газеты отчасти знакомы со стихами Бродского. Эти стихи свидетельствуют, что русская поэзия обогатилась еще одним замечательным мастером. Судя по оригинальным стихам Бродского и взяв во внимание то, что говорят знатоки о его переводах, нужно заключить, что перед нами – крупный, несмотря на холодность, деятель культуры, уже сейчас. А в будущем – писатель порядка и масштаба тех, кто за него заступился, никак не мельче, а может быть и больше.

Дело Бродского жирно подчеркивает особенности нынешней обстановки. Власть Хрущева держится не террором, от террора пришлось отказаться. Психологический знак террора: меры устрашения должны непрерывно возрастать в широте и интенсивности. Если сегодня казнили тысячу, завтра необходимо казнить десять тысяч, послезавтра – сто тысяч. Но Хрущев пришел к власти через осуждение террора Сталина и не может открыто идти сталинским путем. С другой стороны, нужно время от времени давать острастку непокорной молодежи. Иосиф Бродский молод, не успел стать знаменитостью, к тому же его имя – еврейское. Все преимущества для того, кто замыслил избрать подходящую жертву. Бродского легко подвергнуть закланию – чтоб другим неповадно было.

Это – эрзац террора. Крови Бродского устроители процесса не требовали. И даже в «антисоветчине» его обвиняли только между прочим и не слишком уверенно.

Заведомый поклеп взвели на него из двойного расчета устрашить молодежь и одновременно доставить удовольствие, пусть ограниченного, но все-таки реванша сталинскому отребью, всем темным силам, что бешено ненавидят молодость и новизну страны.

Эти темные силы исторически обречены. Их песенка спета, у них нет иного будущего, чем помойная яма истории. Это подлинные паразиты и тунеядцы, средоточие всего гнусного, чем богата коммунистическая контрреволюция, могут рассчитывать лишь на случайный, временный зигзаг успеха, но не на прочную победу. Тем не менее они – силы. Хрущев вынужден с ними считаться: он избрал межеумочный половинчатый путь, он балансирует на канате, хотя мог бы возглавить живые силы страны и повести ее к демократическому строю. Не хватает глубокого проницательного ума, давит груз обветшалых предрассудков, нет дерзновения и чувства истории. Если произойдут в Советском Союзе некоторые немаловажные реформообразные перемены, о которых можно догадываться по разным признакам, то и в них не будет честного радикализма, но в изобилии – лицемерное чревовещание от имени и во имя всеобъемлющей мудрой партии.

***

В судебном заседании 18 февраля председательствовала судья-женщина по фамилии Савельева. Как видно из протокола, попавшего на Запад окольным путем и не полностью (я привожу отрывки этого протокола по немецкому переводу, напечатанному в гамбургской «Ди Цайт»). Эта жрица лицеприятной коммунистической Фемидушки действовала согласно полученной инструкции. И развела такое густопсовое безобразие, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

СУДЬЯ: Чем вы занимаетесь?

БРОДСКИЙ: Я пишу стихи. Перевожу. Я полагаю…

СУДЬЯ: Никаких «я полагаю». Стойте как следует. Не прислоняйтесь к стене! Смотрите на суд! Отвечайте суду как полагается. Есть ли у вас постоянная работа?

БРОДСКИЙ: Я думал, это и есть постоянная работа.

СУДЬЯ: Отвечайте точно!

БРОДСКИЙ: Я писал стихи. Я думал, что их будут печатать. Мне кажется…

СУДЬЯ: Нас не интересует, что вам «кажется». Отвечайте, почему вы не работали.

БРОДСКИЙ: Я работал. Я стихи писал.

СУДЬЯ: Это нас не интересует. Нас интересует, с каким учреждением вы были связаны.

БРОДСКИЙ: У меня были договора с одним издательством.

Судья: Так и отвечайте. Было ли у вас достаточно договоров, чтобы прокормиться? Перечислите, какие договора, от какого числа, на какую сумму.

БРОДСКИЙ: Точно не могу припомнить. Все договора у моего защитника.

СУДЬЯ: Я спрашиваю – вас самого.

БРОДСКИЙ: В Москве вышли две книги с моими переводами. (Перечисляет переводы)

СУДЬЯ: С какого времени вы работаете?

БРОДСКИЙ: Приблизительно…

СУДЬЯ: Нас не интересует «приблизительно».

БРОДСКИЙ: Пять лет.

СУДЬЯ: Где вы работали?

БРОДСКИЙ: На производстве, в геологических экспедициях.

СУДЬЯ: Сколько времени вы работали на производстве?

БРОДСКИЙ: Год.

СУДЬЯ: Кем?

БРОДСКИЙ: Фрезеровщиком.

СУДЬЯ: А какая ваша основная специальность?

БРОДСКИЙ: Лирический поэт. Переводчик лирики.

СУДЬЯ: Кто вас признал как поэта? Кто вас причислил к поэтам?

БРОДСКИЙ: Никто. А кто меня причислил к роду человеческому?

СУДЬЯ: И вы этому учились?

БРОДСКИЙ: Чему?

СУДЬЯ: Работать поэтом. Вы не пытались поступить в вуз, где дают образование… где обучают?..

БРОДСКИЙ: Я не думал… Я не думал, что этому можно обучиться.

СУДЬЯ: А как же?

БРОДСКИЙ: Я думаю… это от Бога.

СУДЬЯ: У вас есть какая-нибудь просьба к суду?

БРОДСКИЙ: Я хотел бы знать, почему меня арестовали.

СУДЬЯ: Это вопрос, а не просьба.

БРОДСКИЙ: В таком случае у меня нет никакой просьбы.

Защитник задает Бродскому вопросы: отдает ли он свой заработок семье («Да»); был ли он на излечении («Да. С конца декабря 1963 г. по 5 янв. т. г. в Кащенковской больнице в Москве»);

– Не думаете ли вы, что ваша болезнь не позволяет вам долго работать на одном и том же месте?

БРОДСКИЙ: Может быть. Вероятно. Впрочем, не знаю.

Защитник просит суд приобщить к делу заключение бюро секции переводов, список переведенных стихотворений, копии договоров. Подвергнуть Бродского врачебной экспертизе – не препятствует ли состояние его здоровья регулярному труду.

 – Кроме того, я ходатайствую о немедленном освобождении гражданина Бродского. Я считаю, что он не совершал никакого преступления и что арест его является незаконным. У него постоянное место жительства и он может в любое время явиться в суд.

Суд совещается и выносит решение: послать подсудимого на судебно-психиатрическое обследование, поставив вопрос: страдает ли Бродский психиатрическим заболеванием и делает ли таковое невозможным отправку Бродского на принудительные работы в отдаленную местность? Документацию передать милиции на предмет проверки трудовых договоров Бродского.

СУДЬЯ: Имеете вопросы?

БРОДСКИЙ: Имею просьбу. Чтобы мне в камеру дали бумагу и перо.

СУДЬЯ: С этой просьбой обратитесь к начальнику милиции.

БРОДСКИЙ: Я просил, он отказал. Я прошу о бумаге и пере.

СУДЬЯ: Хорошо, я передам.

БРОДСКИЙ: Спасибо.

Перед зданием, где происходит судилище, собралась большая толпа, главным образом молодежь.

СУДЬЯ: Сколько народу! Не думала, что столько народу соберется.

ГОЛОС: Не каждый день стоит перед судом поэт.

Следующее заседание суда над «уклоняющимся от работы элементом Бродским» состоялось только 13 марта. Без нескольких дней месяц поэт провел в камере предварительного заключения.