В восемьдесят четвертой книге «Нового Журнала» прозаический отдел начинается второй частью повести Лидии Чуковской «Софья Петровна».

Эта повесть, как мы помним, была написана в Ленинграде зимой 1939-1940 года и относится к 1937 году, к эпохе террора, когда люди, обвиненные в не существовавших заговорах, или в саботаже, исчезали в застенках НКВД и «сознавались» в самых неправдоподобных преступлениях.

В первой части повести изображено начало террора.

Сын самой лояльной советской служащей, Софьи Петровны, Коля, комсомолец, не замешанный ни в каких антисоветских организациях, молодой техник, арестован, а для его матери начинаются «хождения по мукам» на Шпалерную и в другие соответствующие учреждения, чтобы узнать о его судьбе и попытаться облегчить его участь.

Вся вторая часть повести состоит из безнадежных попыток Софии [sic!] Петровны спасти сына, а параллельно гибнут друг Коли, Алик, не пожелавший отречься от Коли, и сам за то попавший в беду, Наташа, влюбленная в Колю, дактило в том же учреждении (ее «вина» – опечатка: «крысная армия», вместо «красная») и другие, связанные с Софьей Петровной сослуживцы.

Психологическая подробность: как это ни удивительно, видимо, в начале террора многие верили, что арестовывают и ссылают за какую-то вину и что невинным в конце-концов удается доказать свою непричастность к преступлениям.

Софья Петровна тоже этому верит: «У нас невинных не держат. Да еще таких патриотов советских, как Коля. Разберутся и выпустят».

Несчастная Наташа, над которой к тому же тяготеет еще и социальное происхождение: она дочь бывшего полковника, получив после увольнения со службы «волчий паспорт», кончает самоубийством, а Софья Петровна в конце повести узнает из письма Коли всю правду о том, почему он был принужден сознаться в преступлении, которого не совершал.

В смысле литературном и вторая часть повести производит сильное впечатление своей правдивостью и подлинностью переживаний Софьи Петровны и других действующих лиц.

– «Моя же повесть писалась по свежему следу только что происшедших событий», – говорит Лидия Чуковская. И в этой близости к эпохе террора – главное ее значение.